
профессор факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ.
Мне страшно повезло. Я к старшим курсам обнаружил, что у меня не получается заниматься математикой настолько хорошо, насколько мне бы хотелось, и в это время возникла биоинформатика как отдельная ветвь биологии. Это было такое совершенно замечательное, романтическое время, когда не нужно было ничего учить, а нужно было просто делать. Это была такая молодая наука, такой был фронтир. И я придумал задачу и стал ее решать: занимался распознаванием бактериальных промоторов.
Одна из проблем классической советской модели образования, которая у нас до сих пор воспроизводится — это то, что людей заставляют выбирать профессию очень рано.
От этого все сходят с ума. Нельзя пятнадцати-шестнадцатилетнего человека заставлять определить свою жизнь на много десятков лет вперед. В этом смысле мне то, что у нас ругательно называют «Болонская система», мне нравится гораздо больше: 4 года человек получает некоторое общее образование, приобретает навыки. А после этого уже выбирает профессию. В этом смысле мехмат — это как раз очень тяжело, я никому этого не советую — мехмат хорош, потому что если ты через это прошел, ты можешь заниматься всем чем угодно. У меня был выбор — я колебался между мехматом и лингвистикой, и меня родители не то что уговорили, они выдвинули аргумент, который потом оказался правильным:
после мехмата можно заниматься чем угодно, а после филфака — только филологией.
И в моем случае это действительно оказалось правильным, потому что я поменял область, выучил какую-то часть биологии. Хотя не стал экспериментальным биологом. У меня есть ученица, которая тоже закончила мехмат, сделала потрясающую работу по биоинформатике — еще на старших курсах — и потом ушла в экспериментальную биологию.
Биоинформатика — я гордо сказал, что это наука, а это на самом деле не наука, это набор приемов. Так же, как микроскопия не является наукой, а является обслуживающей дисциплиной. А правильно понимаемая биоинформатика, вот такая вот, настоящая, с большой буквы — это молекулярная эволюция, и там куча всего интересного происходит.
Появились методы работы с древней ДНК: мы выяснили, что наши предки занимались неприличным с неандертальцами. А предки африканцев не занимались.
Это воспринимается как анекдот, но на самом деле это совершенно меняет наше представление о том, как развивалось человечество. По-видимому, прорыв случится, когда научатся понимать биологию раннего развития — мы от мышки отличаемся по генам очень слабо, но она маленькая и красивая, а мы большие и противные. И прорыв будет в тот момент, когда станут лучше ясны молекулярные механизмы раннего развития и появится возможность понимать, как они эволюционировали. Это называется evo-devo — evolutionary developmental biology — направление существует уже довольно давно, просто не хватает данных, пока это все на уровне «рукомахания». Как и Дарвинизм был «рукомаханием», пока не появилась генетика, и не появилась синтетическая теория эволюции. И не стало ясно, как это устроено на уровне механизмов. Точно то же самое с биологией развития, когда она станет эволюционной наукой, это будет очень большой прорыв, и за этим надо следить.
Нерешенных задач становится всё больше и больше. Биология сейчас в совершенно замечательном состоянии находится, когда каждое новое открытие показывает, как много мы не знаем. В абсолютном измерении знание прирастает с потрясающей скоростью, мы умеем делать совершенно фантастические вещи, о которых десять лет назад невозможно было даже думать. Но при этом видно, насколько расширяется горизонт.
Мы жили на берегу, и у нас была узкая полоска берега. А потом залезли на гору, и увидели, что там целый континент, и что-то еще теряется в дымке. Вот биология сейчас в таком состоянии находится.
И именно в значительной степени вычислительная биология и биоинформатика — просто природа данных такова, что их невозможно обрабатывать вот так вот, «ручками», это надо делать с помощью компьютера, иначе не бывает.
Обсуждение материала
Оставить комментарий